Комната пустовала. Она любила эти тихие дни и часы спокойного одиночества, когда она могла слышать только себя (соседние комнаты – не в счёт) и рисовать свои; воспоминания в полутени большого Платана, который любил заглядывать в окно тёплыми летними вечерами. Воспоминания – такие разные! – позволяли ей чувствовать себя совсем юной и даже слегка ощущать запах олифы и обойного клея. Нет, Комната не была старой – просто когда через твою жизнь проходит столько разных людей, поневоле становишься старше, мудрее. Каждый из жильцов так или иначе оставлял что-то своё, каждый пытался сделать комнату удобной прежде всего для себя, но ни один не пытался понять её – настоящую – и только потом продумывать…

Зелёные башмачки лежали в траве. Маленькие тонкие чулочки девочка сжимала в руках и аккуратно ступая босыми ногами в придорожную пыль, впервые в жизни ощущала тепло нагретой солнцем земли. Она вот так стояла и прислушивалась  к чему-то внутри себя, стараясь запомнить этот момент, сохранить в себе это незнакомое ей прежде ощущение исполнившегося желания и свободы, которая всегда сопутствует первым мгновениям. Маленькие пальчики маленькой ножки блаженствовали – утопая почти полностью в тёплой пыли они впервые за долгое время не были скованы хоть и удобной, но всё-равно тесной обувью. Тесной не от того, что размер не соответствовал, а из-за необходимость выглядеть как все – это ведь и есть настоящая теснота.

За окном в самом деле идёт снег. Такой мелкий-мелкий, пушистый-пушистый и искрящийся! Словно кто-то сыпет сверху блёстки… или сахарную пудру… В детстве я очень любила снег. Выходила гулять и, если так получалось, что во дворе никого, кроме меня, не было, я падала спиной на белое-белое, мягкое-мягкое хрустящее покрывало и смотрела в небо… Сверху падали снежинки, некоторые попадали на ресницы, я зажмуривалась, а потом снова открывала глаза и смотрела, как с неба мне навстречу стремится стая белых пушинок… Мы со снегом играли в прятки: С неба шёл он белый-прибелый А  фонарный свет его тёмным делал. Я ловила рукой снежинки, Но они почему-то боялись И в руке моей, словно слезинки, В капельки…